|
О рамах2013-03-27. Leonid Engalichev “Тебе что больше нравится: «Портрет молодого человека» или «Девушка с сережкой»?” – спрашивает герой Евстигнеева в фильме «Старики-разбойники» персонажа, которого играет Никулин. И добавляет: “«Девушка», конечно, легче, но у «Молодого человека» рама красивее”. И они умыкнули последнего. Случилось это в 1978 году, а в 2012 повторилось.
Кто и куда переместил картину теперь (вместе с рамой же) народу не объявлено. Можно бы предположить, что на родину – в город Амстердам, где у Эрмитажа с некоторых пор существует филиал, но последняя тамошняя выставка из ГЭ названа «Пётр Великий» и к Рембрандту никак не относится. И не в Австралию, куда на выставку «Александр Великий» увезли в основном мраморные изделия древних римлян, о чём сообщают картонки на оставленных постаментах. А полгода назад, проходя по залу Рубенса, я увидал пустую раму от «Вакха» кисти антверпенца, оставленную видимо в виду её громоздкости. Сам же «Вакх» уехал тоже на какой-то заграничный показ (сейчас уже вернулся), о чём свидетельствовала картонка в проёме рамы.
А в 2005 году в ГРМ прошла выставка под названием «Одеть картину: Художественные рамы в России 18-начала 20 века». И на ней экспонатами явились собственно рамы, начисто лишённые содержимого.
Но такая выставка даёт представление лишь о декоративно-прикладной составляющей предмета той или иной эпохи, мне же стало интересно посмотреть на то, на что обычно не обращаешь внимания, глядя лишь на их содержимое, – на рамы знакомых или чем-то примечательных картин, не исключая и шедевры. Эрмитаж превосходит ГРМ как по размерам, так и по числу картинных рам. Не считая тех, что обрамляют выставленные в залах картины, в одном только хранилище на антресолях третьего этажа Зимнего их, компьютерно-каталогизированных, находится 1270 штук, уставленных в два ряда по стенам длиннющего коридора. А есть и хранение в подвале того же здания, не говоря уж о хранилищах Большого и Нового Эрмитажей и сравнительно нового фондохранилища в Старой Деревне. Некоторые, кстати, картины в запасниках хранятся совместно со своим багетным облачением – так и одетыми в него. А почти сто лет назад – в 1913 году - состоялась первая массовая эвакуация картин и прочих ценностей из Эрмитажа, задуманная с целью их сохранения от предвидимого недовольства народа в связи с празднованием 300-летия дома Романовых и продолженная в 1914-ом уже по причине близости столицы к фронтам начавшейся Первой мировой. Вывезенное в Москву было размещено в Кремлевском дворце, Грановитой палате и в Историческом музее. Но уже в 1920-ом новая власть вернула сперва картины (20 ноября, снарядив для этого железнодорожный спецсостав, на платформы которого въезжали грузовики с экспонатами) и чуть позже (28 ноября) остальное в Зимний Дворец и другие здания Эрмитажа. И первой открывшейся после перерыва экспозицией была коллекция картин Рембрандта. Вот правый верхний угол от одного из самых известных (в том числе и печально-известный, поскольку 30 лет назад был облит соляной кислотой) его шедевров – «Данаи», от которой я намеренно оставил коррелирующего с рамой золотого Амурчика, находящегося в не подвергшейся агрессии части картины.
А следующая рама принадлежит картине голландского же художника Дирка Якобса, изобразившего за сто лет до ван Рейна («Ночной дозор» в Риксмузеуме Амстердама) персонажей той же самой корпорации амстердамских стрелков. Кстати голландцы, что при Рембрандте, что до него, обрамляли картины именно черными рамами, как бы выделяя этим супрематическим фоном «окно в другой мир», чем для них и являлась живопись (это я процитировал подслушанный мною давеча комментарий одного из сотрудников музея, ведшего экскурсантов по залу Малых голландцев).
В этом зале теперь всего пара чёрных рам, остальные золочёные, и одна из них от шедевра Исаака ван Рейсдала «Болото», которое можно увидеть и во втрое уменьшенной копии на фарфоровой «раме» - на вазе Императорского фарфорового завода в Фельдмаршальском зале Зимнего Дворца.
Следующая оригинальная по форме рама принадлежит «Кающейся Марии Магдалине» кисти Тициана, скованными мужскими фигурами усиливающая драматический сюжет картины, сюжет популярный во времена её написания, времена не самые лучшие для Венецианской республики.
А вот эта рамка за стеклом – от, можно сказать, логотипа Эрмитажа – давинчиевой «Мадонны Литта». Во времена «кода да Винчи» интуристы-одиночки гуськом тянулись по колену Министерского коридора в направлении зала да Винчи, где из выставленных всего 4 картин две его кисти.
В другом подобном по количеству и качеству составу картин авторском зале Нового Эрмитажа одна из двух картин Рафаэля – маленькое тондо «Мадонны Конестабиле» - находится внутри, как считается, уже собственно-оригинальной рамки, сделанной изначально для этого произведения по рисунку самого же Рафаэля.
Кстати, большое тондо Рафаэля Санти, также с изображением мадонны, было продано советской властью в 1930-х годах и ныне находится в Вашингтонской, кажется, национальной галерее, откуда лет 10 тому назад её привозили в Эрмитаж повисеть на том самом месте, где она когда-то экспонировалась. Следующая рамка опять маленькая, но накрученная. Картина Антуана Ватто «Актёры», хоть и содержит пятерых персонажей в поясном изображении, имеет размер всего где-то сантиметров 20 на 10.
Зато рама со спецподписью от «Острова мёртвых» Бёклина из галереи Нового Эрмитажа, в которой выставлена сейчас немецкая живопись, поперечным габаритом доходит, я думаю, до полутора метров. Впрочем, это не совсем тот Бёклин, что написал первый вариант «острова», а его сын, скопировавший картину отца (всего есть 6 немного отличающихся вариантов произведения), за подписями обоих. Этот как раз шестой, последний.
Но вернёмся в Россию: в Петровском, или Малом тронном, зале Зимнего Дворца, зале памяти Петра Первого, прямо за троном висит такая вот рама с двуглавым орлом над ней. Картина же изображает естественно Петра Великого: в полный рост и под ручку с Минервой. Рама для анпиратора довольно скромная, но важен ведь и антураж!
А в одном из залов русской культуры 18-го века в раме совсем скромной содержится изображение того же Петра на смертном одре крупным планом: голова и белая подушка. Чёрный багет, траур.
В западине одного из этих залов иногда устраивают и складирование временно не востребованных в экспозиции Русского отдела рам.
В этой же экспозиции висит и такая вот барочная рамочка с внутренним диаметром сантиметров в тридцать. Но обрамляет она не картину, а зеркало – мутное, линяло-потёртое, «таинственное».
А следующий овал заключает в себе имперского персонажа уже середины 18-го века – смальтовый поясной портрет императрицы Елизаветы работы итальянского мозаичиста. Елизавета, дочка Петра, в бело-серебряном платье и с сапфировыми венцом и подвесками – та самая красотка, при виде красоты которой некий профессор из Гамбурга грохнулся наземь, лишившись чюйств.
Все вышепредставленные рамы находятся на втором этаже музея, а вот рама с третьего этажа от картины пуантилиста Сёра, такая же бледно-точечная, как и содержащийся в ней прибрежный пейзаж. Это единственная картина Сёра в Петербурге, а может и в РФ (не помню, есть ли что в московском ГМИИ), вывезенная после войны из Германии и сейчас законно признанная трофеем.
А вот пресловутый «Чёрный квадрат» в другом зале третьего этажа Зимнего обходится без рамы. Да и на что она собственно чёрному квадрату - с такими узкими белыми полями фона на серой пустыне стены…
Please log in to post your comment All comments: 0 | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||